Архив журнала

Академик Владимир Уткин: «Надеюсь, что мы поумнеем и ядерного оружия не будет»

В 11-м и 12-м номерах журнала «Российский космос» за 2012 год мы рассказали о человеке, которому первым удалось сфотографировать космонавтов в неформальной обстановке,?— кинооператоре, режиссере, профессоре ВГИКа, заслуженном деятеле искусств РФ Борисе Алексеевиче Смирнове.
«Многие годы я снимал документальные фильмы о ракетной технике и космонавтике для самых разных зрительских аудиторий,?— рассказал Борис Смирнов.?— Непременным атрибутом этих фильмов были интервью с крупнейшими специалистами в области освоения космоса и ракетостроения. Их съемка проходила в форме бесед. Но в фильмы включали лишь небольшие фрагменты. Понимая историческую ценность этих материалов, я постарался обеспечить их хранение в Государственном архиве РФ».
Борис Смирнов любезно согласился передать для публикации в журнале «Российский космос» эксклюзивные материалы?— его интервью с основоположниками российской космонавтики: главными конструкторами, разработчиками техники, испытателями и руководителями, которые внесли бесценный вклад в развитие ракетно-космической отрасли.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию беседу Бориса Алексеевича Смирнова с академиком Владимиром Фёдоровичем Уткиным.

 

 

«МЫ НЕ ИМЕЛИ ПРАВА ОТСТАТЬ, СДЕЛАТЬ ХУЖЕ»

 

— Владимир Фёдорович, много лет вы были очень закрытым, секретным человеком. И вот, когда появилась идея создания Международной космической станции, вас представили американцам как руководителя этого проекта с российской стороны. Как это было?

 

— Меня назначили председателем комиссии «Стаффорд?— Уткин», которая была сформирована для того, чтобы мы как специалисты могли оценить безопасность стыковки американского шаттла и нашей долговременной станции «Мир» и, главное, обсудить возможность создания в дальнейшем международной орбитальной станции.

Сначала приехали в Москву американцы. Знакомство состоялось в Российском космическом агентстве. Мы наметили основные направления, которые нам нужно рассмотреть, и договорились, что следующая встреча нашей комиссии пройдет в Америке.

Надо сказать, что, находясь в США, со Стаффордом и членами комиссии мы подробно обсудили план работы и посетили ракетно-космические центры Джонсона, Маршалла, Кеннеди. На все наши вопросы нам давали очень подробную и точную информацию.

 

— Но Стаффорд?— астронавт, а вы?— оружейник. Как американцы к этому относились?

 

— Они знали, что я занимался в городе Днепропетровске в основном боевой тематикой. И тем не менее наши отношения с американскими коллегами были уважительными, я бы сказал, добрыми, теплыми. Прежде всего потому, что мы встретились для того, чтобы совместно делать Международную космическую станцию. Это ощущалось во всем. К тому же Стаффорд летал в космос по программе «Союз»?— «Аполлон» и был большим сторонником совместной работы в проекте МКС. Это наложило отпечаток на нашу работу и отношения.

 

— Чисто по-человечески вас интересовала личность вашего оппонента?

 

— Нет. Интересовало, волновало и тревожило то, что делали фирмы, создающие военную технику. Это требовало принятия мер к тому, чтобы наши ракеты могли противостоять характеристикам зарубежных ракет.

Мы не имели права отстать, сделать хуже?— вот это все время над нами довлело. Но не «любой ценой», она тоже имела значение и контролировалась. В народе гуляло ошибочное мнение, что «на ракеты сколько хочешь, столько и дадут». Нет, стоимость строго контролировалась. И я как главный конструктор должен был отстоять каждую цифру: сколько стоит система управления, сколько двигатель, шахта и т.д. И это все оппоненты анализировали и, тщательно взвесив, урезали средства, иногда прилично.

Таким образом, во-первых, нужно было сделать эффективную и дешевую машину, а не «за любые деньги». А во-вторых, нельзя было все время играть с американцами в «догонялки». Надо суметь оказаться впереди. Знаете, как иногда бегущий за лидером спортсмен неожиданно обгоняет его и побеждает. Вот и здесь нужно было суметь оказаться впереди.

 

— И вы часто обходили соперника?

 

— Бывало. И это ломало уверенность американцев в том, что они непобедимы и неуязвимы, что самые лучшие ракеты у них и поэтому они безнаказанно в любой момент могут нажать на кнопку.

Сдерживание?— это главный фактор, за который мы боролись.

 

— Вы говорили о цене. Мы намного меньше тратили?

 

— Американцы, конечно, богаче нас. И кроме того, нам приходилось из-за отсутствия каких-то материалов думать о необычных конструктивных решениях, которые позволяли получить необходимые характеристики, сделать машину не хуже, а может быть, и лучше, чем у них, но исходя из наших материальных возможностей. В этом тоже состоит искусство конструкторов. Это касалось и двигателей, и системы управления, и всей ракеты.

 

 

 «ЧТОБЫ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА, ХВАТИТ И 9 ГРАММОВ МЕТАЛЛА...»

 

— Сегодня ни у кого не возникает сомнения: воевать ядерным оружием нельзя. Тем не менее и мы, и американцы вкладывали в него огромные деньги. Зачем нужны ракеты?

 

— Ну, такой уверенности не было очень долго. Она появилась благодаря фактору сдерживания. Когда стало ясно: кто бы первым ни нажал кнопку, он получит сдачу, неприемлемую для своей страны. Поэтому, если не иметь равноценного стратегического вооружения, у кого-нибудь появится соблазн его применить. Но победы не будет, поскольку неминуемый ответный удар совершенно неприемлем. Использование ракетно-ядерного оружия приведет к самоуничтожению. Ну и кто же на это пойдет? Сдерживание?— главная цель, для достижения которой мы создавали боевые ракеты.

 

— Значит, ракета стала оружием политическим?

 

— И политическим тоже.

Представьте, что у нас нет ракетно-ядерного оружия или наши ракеты недостаточно эффективны. Тогда исчезнет и фактор сдерживания, и найдутся желающие заставить нас делать то, что мы не хотим и не должны делать ни в коем случае. Но эффект сдерживания не дает им развернуться, заставляет политиков сесть за стол переговоров и искать пути снижения количества боеголовок у каждой стороны.

Чтобы убить человека, хватит и 9 граммов металла, зачем ему 9 тонн? Поэтому снижение количества боезарядов?— это разумный шаг, но при условии, что кто-то не захочет получить выигрыш за счет другого. Поэтому мы благородно и честно делаем это ради мира, ради отказа от взаимного уничтожения.

 

— Многие считают, что американцы все время пытаются нас обмануть...

 

— Я думаю, это естественно, потому что каждый хочет найти более приемлемые для себя варианты. Ведь можно подлежащий сокращению боезапас (все его компоненты) уничтожить, а можно боевые носители использовать в мирных целях?— для развертывания систем связи, навигации и т.д. Ракета «Циклон» сделана из боевой машины, королёвская «семерка» тоже предназначалась для военных целей, а сколько лет они служат освоению космоса!

По этой схеме можно и нужно модернизировать следующие поколения боевых ракет. При сокращении количества боевых блоков компромисс нужно найти (нам выгодно?— им выгодно), но в целом он не должен нарушить паритет, чтобы ни у кого не возник соблазн «нажать кнопку».

 

— Вы верите, что когда-то ядерного оружия не будет?

— Я верю в это. Верю, что мы придем к этому пониманию, как мы пришли к осознанию бессмысленности наращивания количества ядерных зарядов. У нас появятся другие задачи, над которыми мы вместе, всем миром должны думать. Задачи, которые помогут жить человеку на Земле.

Понимаете, в чем дело? И вот я Международную космическую станцию вижу как серьезный шаг к этому. А первым шагом был совместный советско-американский космический полет «Союз»?— «Аполлон» в 1975 году.

Мы научимся вместе работать в космическом пространстве. Пусть оно станет опытным полем, которое даст нам возможность сотрудничать во имя жизни на Земле. Вопросов, которые нам придется решать вместе в XXI веке, набирается очень много: озоновые дыры, метеоритная опасность, астероиды, климатические катаклизмы, землетрясения, наводнения и многое, многое другое.

Поэтому я уверен, что мир будет жить без ядерного оружия. Уверен. Но это просто манной с неба на нас не упадет. Нам придется бороться за это решение. Надеюсь, что мы поумнеем и ядерного оружия не будет.